ГЛАВА ПЯТАЯ. ПРОФЕССОР ТЕОДОР ЛЕШЕТИЦКИЙ И ВРЕМЯ МОИХ ЗАНЯТИЙ У НЕГО

Из предыдущего вы знаете, что, несмотря на успешное окончание консерватории и несмотря на то, что еще зад два года до этого Рубинштейн говорил мне, что я уже законченный пианист, я чувствовал, что многого еще нехватает моей игре, и именно такого, чего я сам не смогу добиться.

Я не мог тогда дать себе ясного отчета, чего нехватало моей игре. Я знал только одно, что, слушая многих больших пианистов, испытывал всегда неудовлетворенность из-за отсутствия в моей игре богатства фортепианных красок, я а также силы звучности, часто приближавшейся у других пианистов к звучности целого оркестра.

Когда через несколько месяцев после сдачи последнего моего экзамена по композиции я приехал в Вену и в первый раз был у Лешетицкого, я сыграл ему прелюдию и фугу Баха и 1-е «Скерцо» Шопена.

Прослушавши меня, он дал следующий отзыв о моей игре:
«Вы играете хорошо и с полной законченностью. Но игра ваша похожа на хорошую гравюру. Современная же фортепианная игра — это картина, написанная масляными красками. Вот этого нехватает вашей игре».

«Вам нужно переработать вашу технику, — добавил он. Но я этим теперь не занимаюсь. Идите к моему ассистенту Марии Прентнер и, когда закончите работу с ней, приходите ко мне на первый урок».

Кроме Марии Прентнер у Лешетицкого тогда была еще одна ассистентка — Мальвина Бре, у которой в детству занимался известный пианист Артур Шнабель.

К этим двум ассистентам он посылал многих приезжавших к нему из различных стран пианистов и пианистов для предварительной переработки их техники.

Теодор Лешетицкий.

Нужно вам сказать, что Лешетицкий отличался очень горячим и вспыльчивым характером. На уроках он часто впадал в состояние такого раздражения, что, выйдя из себя, не помнил, что говорил ученику, исполнение которого его не удовлетворяло.

Зная это, некоторые из приезжавших к нему заниматься, проработав у его ассистентов иногда не один, а два, три сезона не решались итти к нему на первый урок и так и уезжали обратно к себе домой, не взяв у него ни одного урока.

На первом же уроке Лешетицкий сообщал ученикам, что регулярных уроков он не дает: «Когда вы почувствуете надобность в следующем уроке, позвоните моей жене, и она вам его назначит», — говорил он. Поэтому многие достаточно подготовленные для самостоятельной работы брали у него уроки с промежутками иногда больше месяца.

Всем этим объясняется огромное число (около ста человек) числившихся тогда учениками Лешетицкого. Некоторых из них он даже плохо знал в лицо. Случалось, что, встретившись с ним на ученических вечерах, устраивавшихся им у себя дома раз в две недели, он спрашивал: «Кто вы такой?»

Состав учеников был в полном смысле интернациональный. Много было среди них русских, поляков, англичан II американцев. Сравнительно мало представлены были немцы и австрийцы. Из числа последних выделялись двое талантливейших вундеркиндов — Артур Шнабель и Берта Ян, к сожалению очень рано скончавшаяся.

Так как Лешетицкий буквально горел на уроках и был уже в возрасте больше шестидесяти лет, он очень берег свои силы и больше четырех уроков в день не давал. Быть может благодаря такому режиму он всегда был свеж, бодр и энергичен. Его физическая выносливость была поразительна. Я помню, например, как после первого выступления Иосифа Гофмана в Вене он предложил нескольким своим ученикам, в том числе и мне, пешком пойти с концерта домой (все мы жили близко от его виллы, на окраине Вены). Без всякой усталости он прошел тогда больше восьми километров.

За уроки он брал сравнительно недорого, особенно если принять во внимание мировое имя, которым он как педагог пользовался: десять гульденов — около восьми рублей.

Американцы и американки имели обыкновение платить ему за уроки не наличными деньгами, а чеками на какой-нибудь банк, на что он не раз с большим юмором жаловался:
— Подумайте — я еще должен сам ходить в банк получать по этим чекам, или посылать кого-нибудь!

*

Вилла, в которой жил и давал уроки Лешетицкий, представляла собой небольшой двухэтажный особняк с мезонином и с вполне сухим и жилым полуподвальным этажом.

В первом этаже помещался настоящий миниатюрный концертный зал с двумя рядом стоявшими в нем роялями. Зал этот вмещал около ста слушателей, в присутствии которых, как в настоящих концертах, выступали на ученических вечерах наиболее подготовленные из его учеников. В этом же зале профессор давал уроки. Второй этаж занимал он сам со своей женой, а в маленьком мезонине жил известный композитор, старичок Минкус, балеты которого еще сейчас ставятся в наших советских театрах. В подвальном этаже устроена была биллиардная комната, комфортабельно обставленная, с мягкими диванами во всю длину стен. Тут же были различные службы и жилые комнаты обслуживавшего персонала.

*

На ученических вечерах Лешетицкого бывало очень много слушателей. Не только концертный зал первого этажа, но и примыкавший к нему коридор были переполнены. Кроме учеников присутствовали многие видные венские музыканты, знакомые и друзья профессора.

На этих вечерах Лешетицкий сидел за роялем, стоявшим с левой стороны, ученики же играли на другом, рядом стоявшем инструменте. Когда ученики играли концерты, партию оркестра на втором рояле всегда исполнял сам Лешетицкий.

По окончании ученического вечера Лешетицкий обыкновение нескольких более близких к нему ученик( приглашать к ужину. За ужином шла оживленная беседе в которой он принимал самое деятельное участие. Часто ужины эти затягивались до двух часов ночи. Несмотря на такое позднее время, Лешетицкий не довольствовался этим и некоторым из приглашенных учеников предлагал еще после ужина сыграть с ним на биллиарде. Часа через два мы уже начинали чувствовать большую усталость и с трудом боролись с желанием спать; после каждого удара кием мы садились отдыхать на диваны у стены. Сам же профессор иногда до шести, семи утра играл, ни разу не присаживаясь, и укоризненно говорил нам:
— Молодые люди! Как вам не стыдно! Давайте, сыграем еще партию!

Теодор Лешетицкий как пианист был крупнейшим художником-виртоузом. Как и Лист, он был учеником знаменитого Черни, автора общеизвестных, до сих пор широко распространенных технических этюдов. Чрезмерная нервность, к сожалению, заставила его рано прекратить концертную деятельность и всецело отдаться педагогике.

Как педагог он без всякого преувеличения может быть назван гениальным. Уроки его представляли собой лучшие образцы настоящего педагогического творчества. Чем талантливее был ученик, тем выше подымалось это творчество. Недаром кто-то о нем сказал, что как педагог Лешетицкий растет вместе с учеником.

Этим объясняется то, что о его преподавании у учеников складывались самые различные мнения. Вполне оценить его уроки могли только наиболее одаренные и подвинутые ученики. На уроках же с малоспособными и малоразвитыми учениками Лешетицкий превращался в настоящего педанта — школьного учителя. Взявши у него несколько уроков, такие ученики жаловались и высказывали свое разочарование: они ожидали от него высших художественных указаний, а он только и делал, что исправлял элементарные их ритмические ошибки, делал технические замечания, словом занимался одной только элементарной стороной исполнения. Впрочем такие ученики долго не удерживались у Лешетицкого: либо сами они переставали заниматься у него, либо, дав им несколько уроков, Лешетицкий отказывался от дальнейших занятий с ними.

Сообщаю следующие биографические данные о Лешетицком:

Лешетицкий Теодор (Федор Осипович) — выдающийся пианист и профессор фортепианной игры, композитор. Родился в 1831 г. в Ланцуте, близ Кракова. Изучал фортепианную игру под руководством Черни. Двадцати одного года переселился в Петербург, где скоро выдвинулся в качестве пианиста и преподавателя. Был в числе первых профессоров в Петербургской консерватории, где работал около двадцати лет.

В 1878 г. переселился в Вену, где занимался исключительно частным преподаванием. Сюда стекались к нему пианисты и пианистки разных стран для завершения музыкального образования.

Основные начала «Школы Лешетицкого» — большая свобода индивидуальных технических приемов, с целью добиться возможно большего богатства звуковых красок. Художественная отделка производится больше обдумыванием без инструмента, чем многократным повторением одними пальцами. Всегда имеется в виду концертная эстрада и аудитория.

Лешетицкий известен также как автор ряда изящных фортепианных пьес. Опера его «Die erste Falte» («Первая морщина») с успехом шла в 1807| г. в Праге в 1881 г. — в Висбадене.

К числу петербургских его учеников относятся Есипова, Фан-Арк, Боровка, Климов, Бенуа (впоследствии профессора Петербургской консерватории), Пухальский, Ходоровский (профессора Киевской консерватории) и др.

*

Приведенный в конце моей выписки список выдающихся пианистов и педагогов, учеников Лешетицкого, в настоящее время может быть пополнен следующими именами: Игнац Падеревский, Артур Шнабель, Осип Габрилович, Готфрид Гальстон, Игнац Фридман, Марк Гамбург. К школе же Лешетицкого нужно отнести и учеников его бывшей ученицы, профессора Есиповой: выдающегося пианиста-педагога и музыкального писателя Леонида Крейцера, композитора и пианиста Сергея Прокофьева, пианиста Александра Зейлигера и педагога профессора Ольги Калантаровой, пианиста Лялевича и др.

Особенно велики заслуги Лешетицкого перед нашей русской педагогикой. Он дал столько крупных педагогов нашим консерваториям, что по справедливости может быть назван отцом высшей нашей русской фортепианной педагогики.