ГЛАВА ТРЕТЬЯ. 4. Профессор Ливерий Антонович Саккетти

4. Профессор Ливерий Антонович Саккетти (курс истории музыки и эстетики)

Саккетти Ливерий Антонович — писатель по вопросам музыки и эстетики. Родился в 1852 г. в деревне Кензарь, близ Тамбова. С 1866 г. изучал игру на виолончели у К. Ю. Давыдова после чего изучал теорию композиции у Иогансена и Римского-Корсакова.
В 1878 г. окончил курс по теории и приглашен был преподавателем. В 1886 г. получил звание профессора.
Преподавал сольфеджио, гармонию, историю музыки и эстетику.
Курс эстетики впервые введен был в программу консерватории профессором Саккетти.
С 1877 по 1894 г. курс этот Саккетти читал также в Академии художеств.
В течение почти двадцати пяти лет состоял сотрудником различных газет и журналов (с 1879 до 1903 г.).
Из многочисленных его трудов важнейшие: «Очерк всеобщей истории музыки», «Краткая историческая музыкальная хрестоматия», и «Из области эстетики и музыки» (Риман).

Ливерий Антонович Саккетти.

С Ливерием Антоновичем Саккетти я ближе познакомился только через несколько лет после окончания консерватории, когда он по разным своим литературно-издательским делам приехал в Москву, где я в то время жил. Случайно встретившись с ним на улице, я пригласил его к себе на обед.

После обеда Саккетти вдруг почувствовал себя плохо. Мне пришлось отвезти его в «Лоскутную гостиницу», где он остановился. Температура его еще дома у меня поднялась до сорока градусов.

Перед нашим выходом из моей квартиры он предложил мне захватить с собой рукопись тогда еще не изданной моей книги «Музыкальный слух», с тем, чтобы я его познакомил с этим трудом, о котором я ему несколько слов сказал за обедом.

— Да разве вы будете в состоянии слушать мое чтение при такой температуре? — спросил я его в полном недоумении.

— Я во время болезни всегда стараюсь чем-нибудь заняться, и это отвлечет мое внимание от болезненного состояния, — ответил он.

И действительно, в гостинице, в ожидании прихода вызванного мною врача, Саккетти, лежа в постели у себя в номере, несмотря на мои возражения, заставил меня ознакомить его с общим планом и содержанием моего труда и прочесть ему ту часть рукописи, которая была закончена.

Насколько внимательно он слушал и вникал в содержание моих объяснений и прочитанной мною ему рукописи, видно из того, что по окончании чтения он посоветовал во что бы то ни стало закончить книгу и отдать ее в печать, так как, по его мнению, труд мой заслуживает этого и для музыкантов будет полезен.

Кстати, упомяну здесь, что благодаря такому отзыву, Саккетти я на другой же день серьезно принялся за продолжение этой работы, вскоре ее закончил и сдал в печать, после чего в непродолжительном времени книга моя о музыкальном слухе вышла из печати.

*

Саккетти представлял собою самый совершенный и законченный тип кабинетного ученого.

При исключительной любви к этого рода деятельности; он отличался еще постоянным трудолюбием и выдающейся работоспособностью.

С самых молодых лет у него проявлялась особенная любовь и склонность к научной работе.

Ливерий Антонович рассказал мне как-то курьезную историю о том, как в связи с этой своей ранней склонностью он волей-неволей стал хорошим шахматистом.

«Когда мне было лет шестнадцать-семнадцать, я очень увлекался писанием больших статей по разным философским вопросам. Я писал о свободе воли, о сознании, о бытии и небытии и т. д.

В то время я гостил у одного моего знакомого в его поместье.

Знакомый этот любил играть в шахматы и был очень недурным шахматистом. Я же очень любил читать ему, вслух свои рукописи по философии.

Наслушавшись в большом количестве моих рукописей и видимо утомившись моим чтением, он как-то сказал мне:
— Знаешь что, давай уговоримся с тобой. Сначала сыграем партию в шахматы, потом, ты прочтешь один лист своих рукописей, а затем опять — партия в шахматы и лист рукописей.

Я был тогда очень плохим шахматистом. Поэтому он быстро давал мне мат, и моя жажда читать вслух свои философские статьи, хотя и с небольшими перерывами, достаточно удовлетворялась.

Через несколько дней, однако, он мне сказал:
— Нет, шалишь! Давай теперь уговоримся так: будем играть в шахматы до тех пор, пока ты не дашь мне мат, а тогда только ты прочтешь мне лист своих рукописей.

Мне пришлось подчиниться и этому. Но, так как я при моих слабых знаниях шахматной игры никак не мог дать ему мата, я решил во что бы то ни стало стать сильным шахматным игроком.

Я начал один на один с самим собой в своей комнате упражняться в шахматной игре. Мало того. Я выписал массу книг и руководств по игре в шахматы, основательно изучил эти труды и вскоре добился того, что стал в этом искусстве сильнее моего партнера. И все это только для того, чтобы как можно быстрее давать ему мат и возможно больше прочесть ему из моих философских рукописей!»

*

Со слов Саккетти сообщу вам еще, как он, не имея готового от природы абсолютного слуха, продолжительной работой приобрел этот слух. Слух его до этого был только относительный.

Предварительно я должен пояснить, какое существует различие между обоими этими видами музыкального слуха.

Некоторые музыканты, услышав какой-нибудь звук, моментально, не задумываясь узнают, какая это нота.. Если вы на рояле возьмете не один только звук, но целый аккорд, они, не видя клавиш, сразу могут безошибочно назвать все ноты, входящие в состав этого аккорда.

Такой слух, при котором музыкант, слыша звуки, узнает тотчас же, какие это ноты, и есть абсолютный слух.

Способность эта дается обыкновенно природой в совершенно готовом виде, иногда уже в самом раннем детстве.

Известный композитор Сергей Иванович Танеев рассказывал мне, что на первом же уроке музыки, когда, ему показали на рояле ноты, он сразу стал узнавать на слух и называть их. Ему было тогда всего пять лет.

«Нота до для меня имела совершенно особый характер звучания. Я узнавал ее так же быстро и свободно по этому определенному характеру ее звука, как мы сразу узнаем в лицо знакомого человека. Нота ре уже имела как бы совершенно другую, тоже вполне определенную физиономию, по которой я ее моментально узнавал и называл. И так все остальные ноты», — пояснял мне Танеев, как это у него происходит.

Большинство музыкантов обладает, однако, только относительным слухом. Они узнают, какой интервал образуют два звука в одновременном сочетании или в чередовании друг за другом. «Это — большая терция», говорят они, или «это — чистая октава». Однако назвать самые ноты они не могут. Аккорды они также могут определить. Они скажут — мажорное ли это или минорное трезвучие, или это септаккорд, но не смогут узнать и назвать ноты, входящие в состав аккорда.

Таким образом, в последнем случае музыканты узнают интервалы, т. е. расстояния между звуками, иначе говоря — отношения их высот. Поэтому-то и слух их называется относительным. В первом же случае на слух узнают абсолютную высоту звука, называют еще и самые ноты, отчего и происходит название абсолютного слуха.

Саккетти никак не мог примириться с тем, что от природы не был наделен абсолютным слухом. Чтобы его приобрести, он придумал следующий способ работы.

Материалом для. этой работы .он взял фуги Баха.

Вы, наверное, знаете, что фуги принадлежат к числу полифонических, т. е. многоголосных контрапунктических произведений. Огромный сборник Баха под общим названием «Wohltemperiertes Clavier» состоит из двух томов по 24 прелюдии и фуги в каждом. Большинство этих фуг трех- и четырехголосные, есть среди них всего одна двухголосная и две пятиголосные.

Начав с первой фуги первого тома, Саккетти последовательно сольфеджировал (т. е. пел, не помогая себе на рояле) один за другим голоса всех 48-ми фуг, играя одновременно на рояле остальные голоса.

Это — такая обширная, трудная работа, на которую способен был, мне кажется, только такой труженик, как Ливерий Антонович.

— Когда я окончил эту работу, — закончил свой рассказ Саккетти, — у меня оказался абсолютный слух, который и остался на всю жизнь.

*

Как-то, в другой раз, Саккетти сообщил мне, что, окончивши у К. Ю. Давыдова в консерватории полный курс игры на виолончели, он два-три раза выступал в концертах, но благодаря сильному волнению настолько неудачно, что вскоре пришел к заключению, что не имеет призвания к концертной деятельности, и больше уже не выступал публично. Таким образом, он уже в молодости отдался всецело научной работе.

Когда последние годы своей жизни Ливерий Антонович, перегруженный педагогическими работами — чтением лекций в консерватории и Академии художеств и подготовкой к этим лекциям — заметил, что у него не остается времени для новых научных исследований, он стал вести такой образ жизни, который давал ему возможность ежедневно по нескольку часов отдаваться собственной научной работе. Он регулярно ложился спать в девять часов вечера, для чего отказался совершенно от посещения концертов, оперы и театров, хождения в гости и приема гостей и, проспав требуемые для отдыха восемь часов, с пяти до девяти или десяти утра, когда начинались его лекции, ежедневно работал над новыми своими научными трудами.

*

У профессора Саккетти я прослушал курс истории музыки и эстетики. По учебному плану этими двумя предметами заканчивался полный курс обязательных для всех учащихся консерватории теоретических предметов. К слушанью лекций по истории музыки и эстетике могли быть допущены только те учащиеся, которые уже успели пройти и сдать экзамены по всем предшествующим обязательным предметами: элементарной теории, гармонии, энциклопедии и инструментовке, так как без знания этих предметов нельзя понять истории музыки и эстетики.

«Курс истории музыки» Саккетти точнее можно было бы назвать курсом «всеобщей» истории музыки.

Начиная с исследования самых зачатков музыкального искусства у первобытных народов, курс этот переходил к ознакомлению с (музыкой древних народов — египтян, евреев, греков, римлян и изучению особенностей музыкального искусства различных позднейших культурных народностей — итальянцев, германцев, французов, нидерландцев, русских, кончая более близкой к современности музыкой различных композиторов, школ и направлений.

Готовиться к экзамену по этому предмету было очень удобно по упомянутому выше «Очерку всеобщей истории музыки» Саккетти, первое издание которого вышло уже в 1883 г.

По курсу же эстетики Саккетти — готовиться к экзамену приходилось по запискам, так как курса этого в печати не было.

*

Что такое «эстетика» как наука, мне придется вам объяснить, так как не всем известно, что эта наука собою представляет.

Вообще эстетикой называют науку о прекрасном, о том, что такое искусство. Предметом эстетики являются общие вопросы, касающиеся не одной только музыки, но и всех других искусств: живописи, скульптуры, архитектуры, литературы и драматического искусства.

Эстетика интересуется законами, общими для всех этих искусств, разбирает также особенности каждого из них, их природу и, кроме того, интересуется тем, как мы воспринимаем произведения искусства.

Что такое «возвышенное» в искусстве, что такое «грациозное», что такое «юмор», и как эти особенности проявляются в различных искусствах, — такие вопросы могут служить примерами того, что подвергается изучению и исследованию в науке эстетики.

В учебном плане консерватории назначение этого предмета состояло также и в том, чтобы музыканты не оставались узкими специалистами, а знакомились и с родственными музыке другими искусствами.

*

Прослушавши оба курса — истории музыки и эстетики, я успешно сдал Саккетти экзамен по обоим этим предметам, чем и закончилось мое изучение всех требовавшихся программой обязательных предметов.

Согласно этой программе одно только успешное окончание консерватории по специальности (игре на фортепиано или на других инструментах, пение) не давало еще звания свободного художника. Звание это присуждалось только тогда, когда, кроме сдачи # своего специального предмета, учащийся прошел и сдал все без исключения обязательные теоретические предметы.

Таким образом, со сдачей двух последних предметов — истории музыки и эстетики, я выполнил всю требуемую программу для получения в будущем звания свободного художника.